Последние дни на родной земле. Исход. Январь-март 1920 года. Часть 2.

Красноармейские полки преследуя отступающих терцев подошли почти вплотную к Георгиевску. На правом фланге – в станице Георгиевской сосредоточилась 2-я бригада 2-й Терской дивизии генерал-майора А. К. Негоднова и приданный ей в помощь Гвардейский дивизион. 13 марта 1920 года на рассвете, смяв сторожевое охранение, в станицу ворвались красноармейцы 1-й Сводной бригады XI Красной армии. Казаки бросились из станицы, преследуемые красноармейцами. К середине дня город Георгиевск и станица были «лихим налетом 1-го кавалерийского и смелой атакой 298-го стрелкового полков» под командованием терского казака станицы Государственной В. И. Кучуры. 

Из Георгиевска 1-я Сводная бригада устремилась в наступление сразу на трех направлениях: на станцию Прохладную вдоль железной дороги, на станицу Марьинскую к Кабарде и на Пятигорск. 16 марта 1920 года части под командованием В. И. Кучуры вошли в Пятигорск.

После взятия частями Красной армии города Георгиевска штаб Терского казачьего войска попытался организовать оборону стратегически важного железнодорожного узла станции Прохладненской. Сил для организации отпора еще хватало. Некоторые части находились в районе станицы Наурской и в верстах 40 от города Георгиевска. в городе Пятигорске находились штаб Войска, 3 сотни Гвардейского дивизиона, Атаманская пешая сотня, терский инженерный батальон (в стадии формирования).
Начальник штаба Терского казачьего войска полковник Г. Хутиев вспоминает, что «по приходе в станицу Прохладная в штабе были сведения, что в Моздоке закончилось формирования 3-х сотенного отряда под командованием полковника К. С. Лотиева. Там же было собрано много казаков в запасные сотни. С этими силами борьбу можно было еще вести, в особенности с прибытием Терской дивизии». Однако вскоре выяснилось, что «Запасные казаки под влиянием агитации, хотя и без эксцессов разошлись по станицам. Учебный пулеметный батальон и Инженерный батальон повернули из Пятигорска, опасаясь, что не успеют в Прохладную до прихода (красных), увозя с собой необходимые для борьбы пулеметы. Впрочем, большая часть казаков этих частей тоже разбрелась по станицам. Известно было так же что часть казаков 1-го Кизляро-Гребенского полка двинулась вниз по Тереку в свои станицы. В общем, организовывать борьбу в районе станицы Прохладной было не с чем и поэтому ничего не оставалось делать, как отходить далее на Владикавказ».
В это тяжелое для Терского войска и Добровольческой армии время войсковой атаман опубликовал приказ главнокомандующего вооруженными силами Юга России генерала Деникина. «Терновый венец, – говорилось в приказе, – возложенный на нашу исстрадавшуюся Родину врагами России, особенной тяжестью лег на Вас, русские офицеры. Помышляя лишь о благе родной страны и твердо памятуя Ваших предков, Вы принесли на алтарь Отечества Вашу кровь и самую жизнь. Великое испытание послано нам Господом Богом, под тяжким бременем у многих поникли головы, затуманились взоры, местами идет глухое брожение, злонамеренные люди, подкрадываясь к Вашему сердцу, стараются увлечь Вас на путь смуты. Приняв личину доброжелателей, они стремятся погубить наше святое дело, вселить рознь в вашу среду, поднимая Вас против Ваших начальников, назначенных мною. Такой путь всегда ведет к развалу и гибели. Вместе с Вами я скорблю о всех многочисленных лишениях, которые претерпеваете Вы. Всем моим сотрудникам я вменяю в обязанность приложить все силы к скорейшему действительному улучшению Вашего быта и к искоренению разлагающихся начал, едва не приведших нас к гибели, во имя тех павших братьев, тела которых приняла в себя русская земля. Во имя святой Руси, призываю Вас в этот тяжелый час понять, что только в суровой внутренней дисциплине, в единении и направлении всех наших стремлений к одной цели мы почерпнем силы для успешного завершения нашего трудного подвига. Как старший русский офицер, я призываю Вас объединиться вокруг меня и сомкнутыми рядами встретить последний вражеский напор с верой в Победу. Да укрепит Господь дух Ваш».

Одновременно было опубликовано и обращение войскового атамана к жителям Терской области с призывом объединиться в этот тяжелый час вокруг него. «Родные терцы, – говорилось в обращении, – казаки и русские люди нашего края! С севера на наше Терское войско вновь надвигается красная волна коммунизма, стремящаяся поглотить наш край, поработить его и уничтожить вольнолюбивое казачество. Вновь войску грозит тяжелое испытание, вновь станицам и хуторам придется пережить все ужасы диких расправ красных над населением. Казаки издревле жили в народоправстве, учили хранить и защищать свои вольности. В минувшем году Вы доказали это на деле, сбросив с себя большевистское коммунистическое иго. Теперь в годину новых испытаний я, Ваш выборный атаман, призываю всех казаков и всех русских людей, дорожащих честью края и любящих свое родное войско, сплотиться вокруг меня; я сам поведу Вас в решительный бой за честь и славу войска, на защиту родных очагов. Все ко мне, все вокруг меня, все за мной, в бой за правое дело!».
Обращение генералов А. И. Деникина и Г. А. Вдовенко к солдатам, казакам и офицерам с призывом сплотиться вокруг их имен, видимо, было последней попыткой в этом военно-политическом сумбуре навести порядок и создать условия для оказания организованного сопротивления наступающему противнику. Однако никто не внял этому призыву, и никто не предпринял реальных попыток для объединения военных сил. Более того, пишет в своих воспоминаниях генерал Деникин, «… Наша конная масса, временами раза в два превосходящая противника (на главном Тихорецком направлении), висела на фланге его и до некоторой степени стесняла его продвижение. Но, пораженная тяжелым душевным недугом, лишенная воли, дерзания, не верящая в свои силы, она избегала уже серьезного боя и слилась, в конце концов, с общей волной в образе вооруженных отрядов, безоружных толп и огромных таборов беженцев, стихийно стремившихся на запад».

Что касается станичного казачества, то ограбленное и обобранное проходящими и местными вооруженными отрядами, оно находилось под большим влиянием казаков-фронтовиков и дезертиров, которые меньше всего думали об оказании помощи войсковому атаману в его борьбе против Советской власти. Многие зараженные идеями большевизма станицы, такие как Курская, Государственная и расположенные по Сунженской линии стремились как можно скорее закончить эту бессмысленную и никому не нужную войну. Поэтому большинство станиц и хуторов, несмотря на призывы войскового атамана, не оказали ему военно-материальной и моральной помощи и поддержки. Что касается неказачьего населения, то в своем большинстве оно резко отрицательно относилось к казакам, как союзникам Добровольческой армии, и тайно, а порой и открыто поддерживало сторонников Советской власти. В таких условиях войсковой атаман и его сторонники, не могли рассчитывать на победу, несмотря на отчаянное сопротивление отдельных войсковых соединений, положение их было практически безнадежное.

В результате наступления войск XI Красной Армии в марте 1920 года были взяты 13 марта узловая железнодорожная станция Прохладная, а 15 марта – город Моздок.
16 марта Правитель Кабарды князь Бекович-Черкасский отдал распоряжение об эвакуации во Владикавказ воинских подразделений расположенных в Нальчикском округе. На прошедшем совещании командиров воинских подразделений было принято провести эвакуацию Нальчика на следующий день 17 марта. Как запишет впоследствии участник тех событий К. А. Чхеидзе: «Дня за два до эвакуации правитель Кабарды решил устроить своего рода собеседование с представителями местного общества: служилого и неслужилого. С этой целью в одном из помещений местного реального училища были собраны господа офицеры, часть интеллигенции, чиновники и пр. Присутствовали и дамы, они поместились в соседней комнате и слушали все, что говорилось на собрании. Князь изобразил в кратких словах создавшуюся обстановку. Закончил сообщением о принятом им решении эвакуировать столицу Кабарды и Балкарии – Нальчик… Как это не удивительно, но должен отметить, что настроение на описанном собрании было довольно приподнятое и отнюдь не трагическое».

К вечеру за околицу Нальчикской слободы в сторону Докшукино потянулись колонны всадников шестиполковой Кабардинской конной дивизии и многочисленные обывательские обозы. Путь отступления на Владикавказ проходил по казачьим землям станиц Пришибской, Котляревской, Александровской, Змейской, мимо осетинских селений Эльхотово, Ардон, Христиановское, Ново-Магометановское, являвшихся поставщиками людских сил для керменистов. Под селением Ардон отряду пришлось выдержать столкновение с керменистами, которые после непродолжительной перестрелки были обращены в бегство. 21 марта состоялся въезд во Владикавказ, который растянулся на полтора часа, и представлял собой весьма зрелищное действие, сопровождаемое песнями, гармонью и зурной. Жители Владикавказа уже давно не видели столь многочисленного и дисциплинированного воинского подразделения, каким предстала перед ними в тот день Кабардинская конная дивизия.

В марте 1920 года город Владикавказ превратился в военный лагерь. Как описал впоследствии в своих воспоминаниях Д. С. Писаренко: «По улицам стояли обозы, артиллерия, разбитые коновязи, стояли грузовые и легковые автомобили, танки, походные кухни, лазаретные линейки, толпами бродили вооруженные люди. Везде была сутолока. Прибывавшие мужья разыскивали свои семьи, матери и дети – отцов, покупали в складчину лошадей и повозки или нанимали подводчиков, запасались продовольствием, пристраивали на повозках кибитки. Все суетились и спешили и, казалось, что о возможности сопротивления ни у кого и мысли не было, все настроились уходить как можно скорее подальше, а куда? – едва ли кто думал об этом».
Не менее пессимистические воспоминания о Владикавказе того периода оставил и корнет К. А. Чхеидзе: «Положение было такое: с севера приходили какие-то обрывки полков, отрядов. Иногда вдруг буквально прибегали полураздетые люди. Это были белые, вырвавшиеся из красного плена, удравшие от зеленых и просто от бандитов. Предместья города, лежащие в стороне ингушских аулов, почти каждую ночь подвергались налетам. Да и днем в той стороне было опасно ходить и ездить. На вокзале стояли два бронепоезда, обслуживаемые офицерами. Один из бронепоездов все время оставался на вокзале для охраны города. Другой крейсировал до станции Беслан: сопровождал пассажирские поезда и разгонял банды, намеревавшиеся напасть на город. Наконец, керменисты. Они только и ждали удобного случая, чтобы ринуться на Владикавказ с целью захвата власти, оружия, денег… В самом городе постоянно опасались восстания слободок. Отсюда исходил местный большевизм (осетинская слобода иногда бывала опорой белых, но русские всегда и определенно поддерживали красных). К моменту, когда в город вошли кабардинцы, собственно владикавказский гарнизон (за исключением корпуса и части отставших) уже эвакуировался. В городе был беспорядок как в отношении гражданском, так и военном. Формально начальником считался генерал Эрдели – он со штабом и беженцами прибыл поездом. Но генерал Эрдели был беспомощен. Правитель Осетии генерал Хабаев держался как-то в стороне. Правителя Ингушетии генерала Мальсагова вообще не было видно. Фактически охрана населения легла на плечи кабардинцев и их начальника. Наши полки были расположены в разных частях города, несли караульную службу. Ежеминутно в штаб Кабардинской конной дивизии, в отель «Париж» прибывали люди, прося о защите, о подводах и т. д. Все, кто имел какую-либо заботу, шли сюда».

Войсковой атаман Г. А. Вдовенко в письме генералу А. И Деникину написанному по прошествии 6 лет после тех событий в ноябре 1926 года так описал атмосферу царившую во Владикавказе в те дни: «После крушения фронта под Георгиевском я прибыл во Владикавказ за несколько дней перед эвакуацией, но знаю, что попытки генерала Эрдели организовать общую власть во Владикавказе были. Были созваны представители горских народов и особым распоряжением была передана власть в руки этих представителей. Как называлось объединенное представительство — не помню. Впрочем, этот орган даже не сконструировался. Я тогда же удивлялся этому, так как знал, что горцы не располагают никакими средствами, чтобы удержать край и Владикавказ в руках, поэтому и смотрел на это, как на известный политический ход. Распоряжение генерала Эрдели носило характер не приказа, а предложения. Оно было расклеено по городу. Отсутствие в этом распоряжении русского имени и устранение из областных дел русского элемента вызывало много толков… Кроме того, считаю необходимым прибавить несколько деталей. До моего прибытия во Владикавказ генерал Эрдели стал вести переговоры с ингушом Арцхановым, который грозил, что он, располагая большими силами в Джерахе, пропустит Добровольческую армию по Военно-Грузинской дороге только при условии сдачи ему пушек и пулеметов, терских же казаков он совсем не пропустит. Когда я прибыл во Владикавказ, генерал Эрдели посвятил меня в это. Я ему тогда же указал на его ошибку, заявив, что ему как представителю русской власти не следовало бы ни в коем случае вступать в переговоры с этим разбойником, что он этим актом только унизил русскую власть. Что же касается перехода по Военно-Грузинской дороге, то ни один ингуш даже и не покажется, если теперь же занять Балту, Джерах и Ларе хотя бы небольшими отрядами. Так, в сущности, и было. Делегат же генерального штаба полковник Дорофеев, посланный генералом Эрдели к Арцханову, так и не возвратился и, по-видимому, как заложник был убит».
В начале марта Н. Ф. Гикало со своим отрядом предпринял наступление на Грозный и 17 марта вошел в город. По другим данным гикаловские войска заняли оставленный город 20 марта. Остатки войск генерала Д. П. Драценко оставив Грозный без боя, отошли в Дагестан – в Порт-Петровск. Из Порт-Петровска атаман Кизлярского отдела полковник Д. А. Мигузов с чинами управления, офицерами и беженцами вместе с частями генерала Д. П. Драценко отходил на Баку и далее путь их лежал в Энзели и оттуда в Грузию. По словам Войскового атамана Г. А. Вдовенко из Грозного в Порт-Петровск уходили под прикрытием Кизляро-Гребенских полков и чины Кизлярского отдела, всего около 2000 человек.
В Баку генерала Д. П. Драценко заключила договор с Азербайджаном в силу, которого, ценой передачи оружия и материальной части, войскам разрешен был проход в Поти. Те же из терских казаков, которые пожелали остаться в Баку, были впоследствии взяты под арест вступившими в город Красноармейскими частями и, интернированы на остров Нарген, а затем вывезены в большевистские концлагеря и там загублены. 

Эвакуация самого Владикавказа началась вечером 24 марта. «Войска и беженцы собирались около здания кадетского корпуса, на дороге к Дарьялу», откуда колонны двинулись в путь. Перед тем как покинуть Владикавказ офицеры взорвали оба своих бронепоезда.

Вот как описал в своих воспоминаниях момент оставления Владикавказа корнет К. А. Чхеидзе: «По обоим сторонам дороги, ведущей к зданию кадетского корпуса, вблизи самого корпуса и далеко-далеко, сколько хватало глаза, расположились беженские обозы и войсковые части. Сквозь предрассветный туман виднелись расплывчатые багровые пятна костров. Густые клубы дыма валились вверх, смешивались с мглой. Трудно было отличить небо от земли. Вдруг какой-нибудь просвет – и тогда – издали – заметны были отдельные фигуры: в бурках, башлыках, шинелях. Чем ближе подъезжали мы к лагерю, тем явственнее доносились шум, гул, рев скотины, выкрики голосов… Для внесения порядка в движение были назначены начальники колонн. Но распоряжения их не выполнялись. Да и трудно было соблюдать порядок при таком скоплении людей и повозок. По дороге двигались в одной «кишке» извозчий экипаж, наполненный дамами и детьми, а за ним артиллерия. Там виделись горские арбы на волах, тут гнали стадо овец, дальше, соблюдая кое-какой порядок, шел офицерский отряд, потом тянулись возы, и снова военные.
Только конные держались вместе. Кабардинские полки с пулеметными командами были в арьергарде. Кабардинцы тронулись часам к 9 утра. Но и вслед за нашим хвостом потянулись отставшие: конные, пешие и подводы без конца и края ».
О составе и численности войск, покинувших столицу Терской области можно судить по списку, приведенному полковником Хутиевым. Так, согласно данным полковника покинули город Владикавказ и ушли в Грузию:
1) 3 батальона Кавказского офицерского полка – 300-400 человек;
2) 3 батальона Ученической бригады – 600 человек;
3) учащиеся Владикавказского и Псковского кадетских корпусов – 300-500 человек;
4) Технический батальон – 300 человек;
5) рота штаба командующего войсками – 200-300 человек;
6) 17-й Кубанский пластунский батальон – 360 человек;
7) Кабардинская дивизия 3000 человек;
8) Кумыкская сотня – 150 человек;
9) Автомобильная рота в составе 8 автомобилей (число военнослужащих не указано);
10) Кавказская воздухоплавательная рота 6 самолетов (число авиаторов и обслуживающего персонала не указано);
11) 4 роты Государственной стражи – 600 человек;
12) Конвой командующего войсками – 60 человек;
13) 2 роты батальона чинов комендантских управлений – 200-300 человек;
14) Александрийский Гусарский полк – 180 человек;
15) Танковый дивизион 2 танка и 1 броневик (количество военнослужащих не указано);
16) Терская конно-горная батарея 4 орудия, 50 человек;
17) Терский Гвардейский дивизион в составе – 150 человек;
18) Офицерская сотня – 120 человек;
19) Терская казачья батарея 4 орудия – 50 человек;
20) Терская пулеметная батарея – 75 человек;
21) Остатки терских частей сведенных в две сотни – 300 человек.
Войсковой атаман генерал-лейтенант Г. А. Вдовенко в письме бывшему главнокомандующему ВСЮР генералу А. И. Деникину, написанному 6 ноября 1926 года, приводит следующие данные покинувших Владикавказ воинских частей:
«1) Северокавказский офицерский полк (4 роты) — 800-1000 человек;
2) Терская конно-пулеметная батарея — 40-60 человек;
3) 5-й Кавказский армейский запасной батальон (4 роты) — 600-800 человек;
4) Ученическая бригада (3 батальона 3-ротного состава) — 1000 человек;
5) технический батальон — 300 человек;
6) рота из чинов штабных команд — 200 человек;
7) 2 роты из чинов комендантского управления — 200 человек;
8) 4 роты чинов Государственной стражи — 600 человек;
9) 17-й Кубанский пластунский батальон — 600 человек;
10) Александрийский гусарский полк (кажется, 2 эскадрона) — 100-120 человек;
11) Кабардинская конная дивизия — 1000 человек;
12) Особая чеченская пешая сотня (бывшие “чуликовцы”) — 150 человек
13) 2 танка — “Иоанн Калита” и “Дмитрий Донской” (количество военнослужащих не указано) ;
14) конная сотня Ставропольской Государственной стражи — 70 человек;
15) Терский гвардейский дивизион — 150 человек;
16) Терская офицерская сотня — 100 человек;
17) 2 казачьих терских батареи — 100-120 человек.
Сюда не включены терцы — беженцы, которые почти все находились в лагере в Пота. Были еще какие-то части, но я их не помню. Надо думать, числом не превосходили 6000-7000 человек».

Как видно из приведенных данных 24 марта 1920 года Владикавказ оставили около 7 тысяч военнослужащих и примерно 5 тысяч беженцев, которые по военно-грузинской дороге отправились в Грузию. Покидая Владикавказ, многие казаки Терского казачьего войска, еще не знали, что уже никогда не вернуться в родные станицы и, что прощаются с родной землей навсегда.
В ночь на 24 марта в оставленный войсками Терско-Дагестанского края город вступил Осетинский партизанский отряд под командованием А. Ботоева, затем Ингушский отряд под командованием Х. Орцханова. Днем 24 марта в уже советский Владикавказ прибыл отряд грозненских рабочих и отряд кабардинцев под командованием М. С. Мордовцева, отправленный из Грозного по приказанию Н. Ф. Гикало. Только 31 марта в город вступили регулярные части Красной армии.
Беженские обозы вперемешку с воинскими частями, в этот момент представлял легкую добычу для врагов. Командование пыталась делать все возможное, чтобы обезопасить путь до Грузии. Так, в арьергарде шла Кабардинская конная дивизия, одно из немногих воинских подразделений сохранивших боеспособность, вблизи Джараховского укрепления на Военно-Грузинской дороге, стояла четырех орудийная батарея, надежно закрывавшая дорогу, от каких либо поползновений. К сожалению предпринятые меры не спасли отступающих от нападения. Уже утром на хвост колонны, проходившей мимо Джараховского укрепления, было сделано нападение. Нападение было отбито казаками и ротой юнкеров. Но колонна была все же перехвачена в другом месте; после чего, многим повозкам, еще тянувшимся из города, пришлось вернуться обратно, а некоторые были и ограблены. Вот как описывает в своих воспоминания этот эпизод К. А. Чхеидзе: «Вдруг со стороны Балты послышались выстрелы. Сначала разрозненные и как бы случайные, потом чаще, и еще через несколько минут не оставалось сомнений, что в районе Балты происходит настоящая стычка. Тотчас по колонне пробежала волна паники: «большевики нападают!». Надо вспомнить, что колонна была вытянута на расстоянии десятков километров по дороге, у которой слева зияла пропасть, с бегущим по ее дну Тереком, а справа почти отвесная стена. Руководствуясь слепым инстинктом, люди спешили вперед, нагромождались друг на друга. Вперемешку между воинскими частями шли и ехали «беженцы». Удерживать их от волнений было, собственно говоря, задачей невыполнимой.

Князь (командир Кабардинской дивизии Т. Ж. Бекович-Черкасский Э. Б.), как начальник арьергарда, немедленно выслал сотню кабардинцев назад, в направлении Балты, на разведку. Князь и сам, с несколькими офицерами и ординарцами, повернул коня назад, вслед за выехавшей сотней. Не проехали мы и полкилометра, как навстречу нам стали попадаться скачущие сломя голову всадники. Это были «отставшие». Некоторые из них были настолько перепуганы, что не остановились, несмотря на наши крики. Они стихийно устремлялись вперед – врезывались на всем скаку в повозки, и тем еще больше «разводили панику». Между тем, на гребнях гор, за которыми находилась Балта, появились темные точки. Оттуда посыпались выстрелы: ружейные и пулеметные.
Один из скачущих, поручик Ассан Бабаев, осетин из города Моздока, остановился, когда мы встали поперек дороги. Он был ранен в бедро. От него (а потом и от других лиц) удалось выяснить следующее: когда компактные воинские части вышли из Балты, то там еще оставалось довольно много отставших. Некоторые из них закупали провизию, некоторые спали, некоторые просто задержались, без особой причины.
Все было тихо и спокойно. Вдруг послышался топот, крики. Это напали на отставших ингуши. По словам поручика Бабаева некоторые ингуши имели на папахах красные ленты – знак большевистских партизан. Скольких человек ингуши ранили или убили в Балте выяснить невозможно.
Движение нашей сотни, направленной в Балту, было крайне затруднено характером местности: дорога извивалась, местами были прикрытия, а местами приходилось идти под сильным метким огнем. Сотня отступила, чтобы спешиться и отвести коней. Князь распорядился спешить еще одну сотню. Наши всадники и офицеры с ручными пулеметами и (взятыми для устрашения) бомбометами медленно продвигались к Балте. Их задачей не было взятие Балты, но охранение колонны. Поэтому, выбрав подходящие позиции, всадники залегли и открыли по ингушам огонь. Князь вышел так же на линию огня. Ингуши пробовали продвигаться вперед, но без особого воодушевления и без успеха. Однако причиняемый ими вред требовал энергичных действий. Князь послал одного из офицеров к ближайшей артиллерийской батарее с просьбой подтянуть орудия к месту боя и посыпать ингушей шрапнелью… В конце концов одно или два полевых орудия подтянули к позиции, откуда можно было пугнуть ингушей. При этом часть пути тащили пушки на руках. Образовалась толпа (вокруг пушек), очень пригодная для пристрелки. Ингуши открыли по толпе огонь, некоторых ранили. Кажется, был один убитый. Как только заговорили орудия – ингуши присмирели. Перестрелка продолжалась и дальше, продолжалась она до вечера, но уже без каких-либо результатов».

Что же касается самого похода, то проходил он в самых неблагоприятных погодных условиях. По воспоминаниям кадета Полтавского училища Г. Ф. Хижнякова: «Переходы совершались по 25–30 километров в день, с таким расчетом, чтобы в случае непогоды не ночевать под открытым небом. Приходя на ночлег к вечеру, когда еще только начинало темнеть, мы устраивались на таких полустанках под навесом прямо на цементном полу. Ложились вповалку, подложив под себя одеяло, и закрывшись буркой, которые нам выдали перед эвакуацией во Владикавказе». Корнет К. А. Чхеидзе приводит следующий эпизод в своих воспоминаниях связанный с ночлегом: «…ночь в Дарьяльском ущелье. Надо вообразить себе громаду гор, тесноту ущелья. Неподалеку ревет и мечет волны Терек. Дорога все время вьется, подчиняясь прихотливому бегу реки. Кое-где расширяется проход – тут поляны, кусты, деревья. На ночлег выбирали именно такие широкие места, но не всегда и не всем удавалось их захватить. Обоз выстраивался рядами. Семейные расстилали бурки, устраивали жен и детей».
Подойдя к мосту через Терек, служивший до этого условной границей между Россией и Грузией беженцы и войсковые части были сильно удивлены. Оказывается Грузинское командование соорудило на мосту своеобразную «таможню»: опутав свой берег Терека колючей проволокой, а поперек шоссе устроив завалы. Командующий войсками Терско-Дагестанского края генерал Эрдели вступил с грузинской стороной в переговоры о проходе через Грузию воинских частей. Власти Грузии выдвинули главное условие для принятия войск Терско-Дагестанского края – ее разоружение, тем самым, превращая воинские части в огромную толпу беженцев.
В подошедших к мосту частях началось волнения, офицеров собрали на площадке и объявили им условия перехода границы. Для офицеров и казаков сдать оружие – было сродни бесчестью. «Негодуя, молодые офицеры заявили, что их предали. У всех имеются винтовки, патроны и даже горные орудия со снарядами, и воины пойдут вперед с оружием в руках в боевом порядке, никого не трогая, но, если им помешают, прорвутся с боем». 

С трудом военному командованию удалось уговорить офицеров подчинится подписанному генералом Эрдели соглашению. Со слезами на глазах многие разбивали винтовки о камни и бросали их в Терек. Люди проходили, резкими движениями срывали с себя оружие и отдавали его грузинским солдатам; некоторые, сняв шашку или винтовку, целовали их. Грузинские офицеры чувствовали себя неловко: многие из них воспитывались и учились в русских учебных заведениях, и выполнять приказание своего начальства им было тяжело.
Старый урядник, сняв с себя шашку, разломал ее и, передавая грузину, сквозь зубы, но громко сказал: «Дедовская, подождите вы, сволочи, восстанет Россия, вспомните вы этот день!» – и со стиснутыми зубами быстро отошел, словно боясь сделать что-нибудь неподходящее.

Как запишет в своих воспоминаниях очевидец тех событий агроном Эраст Андреевич Исеев: «Тогда не знали, что этому унижению мы подверглись не столько по вине грузинских социалистов, сколько по непростительному недомыслию русского генерала. Социалисты Грузии отлично понимали, что ей воевать с русскими войсками нельзя. Грузинские солдаты ничего не стоят, а грузинам-офицерам драться с русскими офицерами, своими однокашниками по школе, а возможно, и сослуживцами по полкам, едва ли улыбалось. При таких условиях драться нельзя, и если бы не генерал Эрдели, то остатки Русской Императорской армии пошли бы через Грузию не Христа ради, а гордо, как хозяева своей земли».

«Вот, наконец, и наши части приблизились к мосту через Терек, – записал впоследствии корнет К. А. Чхеизде, – около селения Казбек (оно называется так по имени горы Казбек, господствующей над округой). Мы находились вблизи перевала. Погода испортилась. Дул ветер, падал снег и таял. Все были утомлены до последней степени. Нервы, измученные дорогой, переживаниями и перестрелкой с ингушами, отказывались служить. Был уже вечер. Грузины, которым не однажды пришлось столкнуться с нарушением договора о сдаче оружия, ощупывали проезжающих через мост».
Грузинская стража могла вздохнуть с облегчением – их было здесь не более 200 человек, и отстаивать переход на правый берег реки, как потом выяснилось, они не собирались: при первом натиске на мост они решили отходить и пропустить русских без боя через всю Грузию.
27 марта 1920 года колонны воинских частей и обозы беженцев пересекли границу Грузии. Путь из Казбека в Мцхет через Коби, Пасанаур, Ананур и Душет был тяжелым. В Душете для беженцев был сделан небольшой отдых. Здесь уже весна была в полном разгаре. В Душете собрались грузины из соседних селений, прибывшие с «торговой» целью: они скупали лошадей, покупали также и вещи.
В Мцхете под руководством организатора Грузинской армии Ноя Рамишвилли у казаков были отобраны лошади с седлами и амуницией. И хотя казакам и обещали заплатить за лошадей, но оплата так и не последовала.
Начиная с 3 апреля под присмотром грузинских войск, стала осуществляться погрузка в поездные составы и отправка войсковых частей в лагеря расположенные близ Поти. «И вот наступил момент, – запишет впоследствии корнет К. А. Чхеизде, – когда мы все, обезоруженные и безлошадные, навьючив на плечи переметные сумы, седла, хурджины и тому подобное барахло, поплелись пыльной дорогой на вокзал. Шли в молчании. Если бы не вино и другие спиртные напитки, поглощаемые в большом количестве на последние деньги – вся эта история была бы невыносимой. Я говорю: они многих из нас спасли от последнего отчаяния. На вокзале нас встретили грузинские офицеры и солдаты. Они были вооружены. Получалось нечто вроде того, что мы очутились на положении военнопленных».
В Потийском лагере, куда грузинское правительство переместило все части, было, по словам Войскового атамана Терского казачьего войска Г. А. Вдовенко, не более 3000 человек.
«В Поти прибывшие с Северного Кавказа воинские части и беженцы распределились на три части. – Пишет в своих воспоминаниях К. А. Чхеидзе. – Меньшая, так сказать, привилегированная часть поселилась в самом городе, кто в отелях, кто «приватно». Огромное большинство находилось в лагере, в палатках. Тут были казаки, кадеты, лоскутки разнообразных (в большинстве эфемерных) полков и отрядов – вроде «Полка бессмертных гусар» – Александрийских; тут же расположились и наши кабардинцы. Часть беженцев, преимущественно молодежь, так же поселилась в палатках. Молодежь вносила оживление в монотонную жизнь лагеря. Кто-то из них избрал шутку: наименовал отдельные ряды палаток улицами, а пустые пространства между палатками площадями, – в согласии с наименованиями Владикавказа. Так что и тут, в лагере, можно было пойти на Офицерскую улицу, или Александровский проспект, Соборную площадь и т. д. Третью часть составляли семейные, а также женщины и дети, оставшиеся без мужчин. Семейные жили в деревянных бараках, на краю Поти, идти к ним (от лагеря) надо было через весь город. Те из северокавказских «эмигрантов», которые жили в городе, пользовались свободой передвижения. Те, кто жил с семейными в бараках, имели постоянный пропуск в город. А те, кто жил в лагере, должны были каждый раз просить о разрешении выйти за черту лагеря . …Кормили нас грузины, и кормили довольно скудно. Люди продавали все, что могли, чтобы прикупить что-либо к еде».
Кадет Полтавского корпуса Г. Хижняков в свою очередь вспоминал, что «ни грузинские власти, ни кто-либо другой нами совершенно не занимались и не оказали нам никакой помощи ни в чем».
И в то время, когда военное командование пыталось договориться с грузинскими властями о переброске беженцев в Крым, последние были предоставлены сами себе. Как отмечает К. А. Чхеидзе: «Не было в лагере и военных занятий. Жили люди, как трава: спали, ели, курили, ходили «туда-сюда», беседовали, сидя около палаток – и снова спали. Офицеры играли в карты, читали, курили и тоже беседовали. Кто имел знакомых в городе или бараках – ходили туда».
Примерно через месяц после интернирования в лагеря близ Поти началась эвакуация воинских частей из Грузии в Крым. Пассажирские пароходы совершали рейсы из Поти в Феодосию и обратно в течение нескольких недель под бдительным присмотром английских миноносцев адмирала Э. Сеймура.
Эвакуацией воинских частей из Поти закончился этап Гражданской войны на Кавказе и начинался новый этап – Крымский.

Эдуард Бурда, кандидат исторических наук

Статья взята с сайта: Казачество Северного Кавказа – http://kazachestvokavkaza.com/