Ледяной поход. Боевое крещение Белой армии.

22 февраля 1918 года, почти день в день с образованием Красной армии, начался и легендарный «Ледяной поход» генерала Лавра Корнилова, ставший датой рождения Добровольческой белой армии. Вряд ли за всю военную историю в России была еще какая-либо армия, равная по героизму и отчаянию этим «первопоходникам».

11 февраля 1918 года.

На защиту Новочеркасска, столицы Области Войска Донского, вышло всего 147 человек – в основном гимназисты и юнкера. В это время сотни армейских фронтовых офицеров сидели в кафе на бульварах, ожидая, чем же закончится заседание Донского правительства, на котором вот уже который час муторно и томительно обсуждался вопрос, что же делать с наступавшими на город частями карателей-«красногвардейцев»?

Наконец, у атамана Алексея Каледина не выдержали нервы:

–  Хватит уже болтать! – стукнул он кулаком по столу. –  От болтовни Россия погибла! Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но и настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бессмысленно…

Каледин встал из-за стола и, сгорбившийся, поше к неприметной двери, ведущей в комнату отдыха при кабинете атамана. Присутствующие устало переглядывались: совещание закончено или нет?

Вдруг из-за двери грянул сухой револьверный выстрел.

Первым пришел в себя первый заместитель атамана Митрофан Богаевский. Распахнув дверь в комнату отдыха, он увидел распростертое на кушетке тело генерала Каледина и пистолет на полу…

– Господа, он застрелился!

– Слабак! – нервно вскочил со своего места генерал Корнилов. – Но, в основном, господа, он прав: хватит болтать! С гимназистами и юнкерами город мы не удержим. Значит, нужно уходить отсюда!

Генерал Брусилов, не любивший генерала Лавра Корнилова, в своих воспоминаниях отметил, что как раз именно такой человек и был нужен деморализованным и растерянным офицерам некогда великой армии сгинувшей империи, чтобы организовать сопротивление против заливавшей страну красной волны.

Как, очертя голову, Корнилов воевал, так он и полез в самую пучину революции 1917 года, – именно Корнилов, только что назначенный на должность командующего войсками Петроградского военного округа, арестовал – вернее, фактически взял в заложники – государыню императрицу и ее детей в Царском Селе, заставляя Николая II подписать отречение от престола. Прозрение пришло летом 1917 года, когда Корнилов, будучи уже верховным главнокомандующим Армии России, сам стал заложником политических интриг. Керенский, откровенно боявшийся популярного в войсках генерала, объявил Корнилова мятежником и кандидатом в военные диктаторы. Корнилов был арестован и до самого Октябрьского переворота содержался в тюрьме.

На свободу он вышел на следующий день после захвата большевиками Зимнего дворца. Узнал, что генерал Каледин, объявивший себя атаманом Всевеликого Войска Донского, призвал на Дон «всех верных чести и присяге». И Корнилов отправился в Новочеркасск, где началось формирование Добровольческой русской армии.

Впрочем, если не считать громкого названия, самой армии, по сути, еще не было. К январю в ней насчитывалось около четырех тысяч человек – в основном офицеры, которые откровенно устали от войны. Не хотели сражаться и донские казаки, всегда относившиеся к регулярной русской кавалерии и к офицерам-«золотопогонникам» со скрытой завистью и неприязнью. Между тем, к Ростову и Новочеркасску приближался экспедиционный корпус Южного революционного фронта – 10 тысяч профессиональных боевиков-«красногвардейцев» под командованием Рудольфа Сиверса.

В этих условиях Корнилов принимает единственно возможное решение: город оставить без боя и перебраться в Ростов, а дальше, сохранив костяк будущей армии, выдвинуться к Екатеринодару, где действовало правительство героического полковника Виктора Покровского – между прочим, первого русского летчика, взявшего в плен вражеского пилота вместе с самолетом.

На Кубани можно было собраться с силами, перегруппироваться, чтобы затем ударить по большевикам. Но пока важно было спасти то, что еще можно было спасти.

Так начался Ледяной поход, ставший легендой Белого движения.

Ростов

В ночь с 22 на 23 февраля 1918 года по приказу Корнилова Добровольческая армия – 3683 человека – вышла из Ростова-на-Дону в ледяные задонские степи.

К тому времени отряды Рудольфа Сиверса уже обложили Ростов практически со всех сторон. Оставался лишь узенький коридорчик – по замерзшему Дону, и Корнилов приказал, как можно скорее, выступить в поход.

С отрядом также отступил значительный обоз гражданских лиц, бежавших от большевиков, среди которых можно было встретить немало известных в ту пору высоких персон: бывший начальник штаба Его Императорского Величества генерал Михаил Алексеев, бывший председатель Государственной думы Михаил Родзянко, бывший депутат Государственной думы князь Николай Львов, либеральный журналист Борис Суворин.

Помощником командующего с главной обязанностью – заменить в случае гибели – Корнилов назначил генерала Деникина. Правда, тот первым и выбыл из строя. В путанице эвакуации он остался без вещей, вынужден был идти в гражданском костюме и дырявых сапогах. Через два перехода свалился с тяжелой формой бронхита.

Станица Ольгинская

Вырвавшись из окружения, Корнилов приказал остановиться в станице Ольгинской. Здесь Корнилов провел реорганизацию, сводя воедино мелкие отряды, рассеявшиеся после падения Дона. Вскоре подошел офицерский отряд генерала Сергея Маркова, отрезанный от армии и пробившийся мимо занятого красными Батайска. Присоединились несколько казачьих отрядов – прежде «нейтральные» казаки массово бежали из Ростова и Новочеркасска после начала красного террора.

Именно в Ольгинской и возникли первые управленческие структуры Добровольческой армии: штаб, управление снабжения и тыла, саперные и инженерные подразделения, артиллерийская часть. Правда, пушек было маловато – всего 8 штук знаменитых русских «трехдюймовых» пушек с ничтожным запасом снарядов, и все.

Не прошло и недели, как в штабе Добровольческой армии вновь случился раскол. Казачий генерал Попов, который увел из-под Новочеркасска полторы тысячи казаков, предлагал уйти в Сальские степи, где на зимовниках (то есть на становищах племенных табунов) имелись большие запасы продовольствия и фуража. Там можно было отсидеться и продолжать партизанскую войну. Но генерал Алексеев возражал: зимовники, вполне подходящие для мелких отрядов, были разбросаны на значительных расстояниях друг от друга. Армию пришлось бы распылить по подразделениям, которые красные могли разбить по частям.

Но и выдвигаться на Екатеринодар добровольцы не спешили.

Посланные в разведку переодетые генералы Александр Лукомский и Сергей Ронжин рассказывали самые печальные истории о том, как на Кубани с каждым днем накапливались огромные массы солдат, возвращавшихся домой с Закавказского фронта. Солдат задерживали сами большевики, которые открыто врали, что дорогу в Центральную Россию перекрыли белогвардейцы, а поэтому, чтобы попасть домой, надо разбить всех беляков.

Впрочем, хватало и тех, кто вступал в большевистские отряды по собственной воле: среди солдат ходили слухи, что всем отличившимся в боях будут бесплатно давать наделы отобранной у местных буржуев земли – а кто ж откажется от жирной кубанской земли с двумя урожаями в год, садами и виноградниками?

Промедление в итоге обернулось против Добровольческой армии – разведчики Северса, нащупав армию, начали тревожить ее мелкими наскоками. Стало очевидно, что пора менять место дислокации.

Село Лежанки

К 21 февраля 1918 года колонна Добровольческой армии вышла к селу Лежанки на самой границе Ставропольской губернии и Области Войска Донского.

До этого продвижение Добровольческой армии шло вполне мирно. В каждой станице корниловцев встречали приветливо, с блинами и угощением. Но стоило перейти границу Ставрополья, как белые тут же попали под удар красных. В селе Лежанки тогда стоял крупный отряд красных вместе с дивизионом пехотных пушек.

Бой был коротким. После первых выстрелов Корнилов приказал атаковать село с марша, бросив в атаку на артиллерийские позиции офицерский «ударный» полк. С флангов укрепления красных атаковали Корниловский и Партизанский полки.

– В штыковую, братцы! Ура! – грянуло с трех сторон.

Красногвардейцы, привыкшие безнаказанно воевать с безоружными крестьянами, при виде суровых фронтовиков-ударников в черных мундирах, идущих в штыковую атаку, побросали оружие и бросились бежать кто куда.

В итоге белые потеряли убитыми трех человек, красные – свыше 250. Еще столько же корниловцы выловили в окрестностях села и без лишних разговоров поставили к стенке – в 1918 году пленных не брали ни белые, ни красные.

Конечно, сегодня легко судить людей тех лет, но офицеры, выжившие после революционной резни 1917 года, слишком хорошо помнили, как красногвардейцы, прежде чем расстрелять пойманных офицеров, вырезали на телах жертв «кокарды» и «погоны» – куски плоти на лбу и плечах. Поэтому пойманных красногвардейцев расстреливали без всякой жалости.

Как писал генерал Деникин, тягостное впечатление на бойцов произвела и церковь в станице, оскверненная большевиками: «Стены ее были исписаны гнусными надписями, иконы размалеваны, алтарь превращен в отхожее место, причем для этого пользовались священными сосудами…».

Станица Кореновская

4 марта армия Корнилова вышла к станице Кореновской.

До этого вся неделя похода прошла в непрерывных боях. Сиверс каждый день стал бросать наперерез Добровольческой армии отряд за отрядом. Но решительного натиска красные не выдерживали и после первых же выстрелов разбегались. А добровольцы все шли и шли, захватывая село за селом.

Наконец, на станции Кореновской белогвардейцев ждала 14-тысячная армия Ивана Сорокина – кубанского казака, бывшего есаула, награжденного царскими Георгиевскими солдатскими крестами, перешедшего на службу к большевикам. Это была уже серьезная сила.

Победить красных удалось лишь только ценой нечеловеческих усилий, когда в атаку на станицу пошли вчерашние юнкера и гимназисты, которых встретили шквалом огня. Пока студенты дрались, сбоку ударили «ударные» – Офицерский и Корниловский полки.

– Патронов и снарядов не жалеть! – приказал Корнилов. – Новые мы захватим на станции!

Сорокин, помнивший о тактике старой императорской армии, сам послал в обход беляков кавалерийские части. Но их встретили обозники пулеметным огнем.

– Все раненые, способные держать в руках оружие, должны защищать и себя и товарищей! – таков был приказ генерала.

Раненые и защищались. Одни перезаряжали винтовки, другие стреляли, третьи подавали пулеметные ленты.

Корнилов, атакуя станицу, поставил на карту буквально все. По его расчетам, это была последняя преграда на пути к Екатеринодару. Корнилов лично остановил попятившиеся цепи, а сам со взводом «ударников» пошел в атаку на село. Красные дрогнули и побежали…

Однако насчет количества преград генерал ошибался. Уже в Кореновской от пленных красногвардейцев Корнилов узнал, что войска есаула Сорокина еще 1 марта взяли Екатеринодар. Правительство полковника Покровского бежало, скрывшись в черкесских аулах, а город был отдан на разграбление красным. В Екатеринодаре начались неслыханные бесчинства, шли грабежи и расстрелы всех заподозренных «в сочувствии кадетам». В каждой воинской части действовал свой «военно-революционный суд», выносивший смертные приговоры.

В итоге Корнилов, узнав о падении Екатеринодара, решил уйти в горные станицы – к войскам Покровского.

Левый берег Кубани

В ответ есаул Сорокин, узнав об оставлении белыми станицы Кореновской, бросил свежие силы на преследование, прижимая добровольцев к Кубани. Свежие силы красных ждали Корнилова и в станице Усть-Лабинской.

Но Корнилов без труда разгадал план Сорокина. В итоге «ударники» стремительным натиском овладели мостом через Кубань, и армия выскочила из готовящейся ловушки.

Правда, весь левый берег уже считался большевистским. Добровольческая армия с боем шла через каждое селение, выбивая противника. Именно там большевики, осознав, что остановить Корнилова уже не получится, стали применять тактику «выжженной земли», сжигая деревни и скот на пути следования армии.

Однажды на каком-то хуторе Деникин проснулся от удушья –  горел дом. Пинками растолкал совершенно обессиленного генерала Алексеева, вышиб раму, выбросил в окно вещмешок с последними пожитками. Только вытащил Алексеева, как его сын всполошился: «Чемодан с казной забыли!». Ворвались в пылающую хату, нашарили потрепанный саквояж, который уже лизали языки пламени, швырнули в снег.

Река Белая

10 марта, форсируя реку Белую, передовые отряды Добровольческой армии попали в засаду.

Генерал Деникин писал: «За корниловцами успели переправиться только партизаны и чехословаки. Именно они и приняли на себя основной удар противника. С тыла накрыла артиллерия, разрывом снаряда опрокинута повозка генерала Алексеева, убит его кучер. Обоз переправляется, но не знает, что идет как раз навстречу наступающим большевистским цепям. Чехословаки расстреляли все патроны и постепенно ударяются в бега. Их командир капитан Немечек сначала пытался образумить земляков уговорами, затем кулаками, а потом просто сел на землю:

– Дальше я не могу отступать. Останусь здесь хотя бы один.

У моста Корнилов со штабом среди раненых по внешнему виду определяли способных драться и ссаживали с подвод. Раздали винтовки и повели в бой всех готовых умирать.

Из последних сил бросился в штыки Юнкерский батальон, очумелые юнцы тонкими голосами кричали: «Ура!», потрясая уже пустыми винтовками без патронов. Генерал Боровский заковылял в атаку с саблей наголо. Красные дрогнули, побежали в отступление».

Аул Шенджи

14 марта достигли аула Шенджи, где Корнилова уже ждал полковник Покровский со своим войском. Он попытался было выразить мнение кубанского правительства о самостоятельности своих частей при оперативном подчинении Корнилову, но тот отрезал однозначно: «Одна армия и один командующий. Иного положения я не допускаю».

Также в состав Добровольческой армии вошло и немало черкесов, ставших жертвами местного «казачьего большевизма». Здешние казаки, объединившись с иногородними, решили истребить «буржуев» – нищих черкесов, чтобы прибрать к рукам их земли.

В ауле Габукай они вырезали всех мужчин без разбора – 320 человек, в ауле Ассоколай – 305 человек, то же самое происходило в других аулах. В ауле Шенджий на площади собралась толпа конных с зеленым знаменем, на котором белели звезда и полумесяц. Мулла потрясал халатом и призывал к мести за убитых отцов и братьев. Черкесы падали в ноги Корнилову и просили принять их в армию – мстить «большевикам».

Станица Новодмитриевская

15 марта Добровольческая армия, которую большевики уже списали со счетов, перешла в наступление.

Станицу, битком забитую красными полками, договаривались брать штурмом с нескольких сторон. Но Покровский с кубанцами посчитал невозможным наступать в такую жуткую погоду: всю ночь накануне лил дождь, люди промокли буквально насквозь.

И Офицерский полк Маркова пошел в атаку один.

Деникин писал: «Полк бросился в штыки. Опрокинули линию обороны и погнали по станице, где грелись по домам не ожидавшие такого удара основные красные силы. Подъехал Корнилов со штабом. Когда они входили в станичное правление, оттуда в окна и другие двери выскакивало большевистское командование».

Два дня подряд красные контратаковали, врывались даже на окраины, но каждый раз их отбивали с большим уроном.

17 марта подтянулись кубанцы. Корнилов перемешал их воинские части со своими, объединив в три бригады – Маркова, Богаевского и Эрдели.

Станица Георгие-Афипская

24 марта Добровольческая армия атаковала станицу Георгие-Афипскую с 5-тысячным гарнизоном и складами. Бой был жесточайшим. Офицерский полк трижды ходил в штыки. Но станцию взяли и, главное, драгоценные трофеи – 700 снарядов и патроны!

– Еще один такой бой – и от Офицерского полка останутся лишь воспоминания, – воскликнул генерал Марков. – Мать-перемать, драться с русскими – это не то, что с немцами или австрияками, тут, что называется, коса на камень!

Вечером того же дня собрался военный совет, на котором были оглашены потери: в Партизанском полку осталось менее 300 штыков, в Офицерском – еще меньше, раненых – более полутора тысяч, казаки разбредаются по домам, боеприпасов практически нет.

Корнилов подумал и принял парадоксальное решение:

– Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода, как атаковать Екатеринодар. Как ваше мнение, господа?

Господа посмотрели на него с ужасом. Даже если произойдет чудо, и истерзанная крохотная армия сокрушит впятеро превышающие ее силы, как она сможет удержать город?

Екатеринодар

27 марта начался штурм города. Красные повели наступление на переправу, но Офицерский и Партизанский полки «психической» атакой – без единого выстрела! — опрокинули их. Толпы большевиков в панике бежали.

Легкость победы привела к тому, что Корнилов приказал немедленно штурмовать город, не подтянув всех сил. И сразу же корниловцы попали под шквальный огонь. Погиб командир Корниловского полка подполковник Неженцев. Погибла любимица Партизанского полка Вавочка Гаврилова, падчерица полковника Грекова, лихая разведчица, прошедшая весь Ледяной поход. Была убита шрапнелью вместе со своей подругой, такой же девочкой-гимназисткой.

Но все же добровольцы упорно продвигались, очищая дом за домом. Генерал Марков, лично возглавляя атаку, занял сильно укрепленные Артиллерийские казармы.

Бой за город продолжался три дня, хотя войска уже выдохлись. Измотанные и выбитые, они не могли продвинуться ни на шаг.

Корнилов принял решение дать войскам день отдыха, перегруппировать силы, а 1-го апреля идти в последнюю отчаянную атаку. И решил сам вести армию на штурм:

– Наденьте чистое белье, у кого есть. Екатеринодара не возьмем, а если и возьмем, то погибнем.

Но штурм так и не начался. Одинокая ферма, где расположился штаб Корнилова, уже давно стала мишенью для артиллерии красных.

В восьмом часу утра 31 марта снаряд попал прямо в домик, пробил стену и взорвался под столом, за которым сидел Корнилов. Силой взрыва его тело отбросило и ударило о печь. Когда вбежали в комнату, он еще дышал. И скончался, вынесенный на воздух.

Смерть командующего хотели скрыть от армии хотя бы до вечера. Тщетно. Мгновенно узнали все. Люди, прошедшие огонь и воду, плакали навзрыд…

Станица Елизаветинская

Тело Корнилова в сопровождении верных текинцев отвезли в станицу Елизаветинскую под городом. Чтобы уберечь останки от врагов, станичный священник тайно отслужил панихиду. 2 апреля похоронили – тоже тайно, в присутствии лишь нескольких человек конвоя. Рядом похоронили его друга и любимца полковника Неженцева. Могилы сровняли с землей. Даже командование, чтобы не привлекать внимания, проходило стороной, прощаясь издалека.

Но все оказалось тщетно. Уже на следующий день в Елизаветинскую ворвались солдаты красного Темрюкского полка в поисках «зарытых буржуями сокровищ». Обнаружили свежие могилы, по генеральским погонам опознали Корнилова. С гиканьем привезли тело в Екатеринодар, где толпа содрала с трупа последнюю рубаху, пыталась повесить на дереве, потом, после различных надругательств, оно было увезено на бойню и сожжено.

Интересная деталь: также в Елизаветинской были оставлены 64 тяжелораненых с врачом, сестрами и деньгами. С собой везти было бесполезно, да они бы и не пережили эвакуацию. Судьба их была трагична: только 11 человек выжили, остальных же большевики порубили шашками.

Станция Медведовская

После смерти Корнилова главнокомандующим Добровольческой армией стал генерал Антон Деникин, который принял решение выводить армию из-под удара. С юга была река Кубань, с востока – Екатеринодар, а с запада – плавни и болота. Оставался путь на север.

Вечером 2 апреля авангард Добровольческой армии выступил на север. Его заметили, начали обстреливать ураганным огнем. Но едва стемнело, колонна круто повернула на восток. Вышли к железной дороге вблизи станции Медведовской.

Марков со своими разведчиками захватил переезд, а потом и обезвредил бронепоезд, курсировавший возле станции. Просто вышел на пути и бросился навстречу бронепоезду, размахивая нагайкой:

– Стой, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!

Ошеломленный машинист затормозил, и Марков тотчас зашвырнул в кабину паровоза гранату. Бронепоезд ощетинился огнем, но бойцы Офицерского полка во главе с Марковым уже полезли на штурм. Рубили топорами крышу и бросали туда гранаты, стреляли через бойницы. Большевики упорно защищались, но были перебиты.

Тем временем Кубанский стрелковый полк атаковал станцию, заставив бежать большевиков. А через переезд уже текли многочисленные телеги обоза – раненые, беженцы.

Армия вырвалась из кольца.

Станица Ильинская

Последующие дни петляли между железнодорожными ветками, подрывая пути и запутывая следы. В армию потекли кубанцы, пополняя ряды выбывших. В станицах встречали уже как старых знакомых.

И когда большевистские газеты захлебывались восторгами по поводу «разгрома и ликвидации белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу», Добровольческая армия оторвалась от противника, отдохнула, окрепла и вышла опять к границам Дона и Ставрополья.

Первый Кубанский, или Ледяной, поход длился 80 дней, из них 44 – с боями. Армия прошла свыше 1100 километров. Выступили в поход 4 тыс. человек, вернулись – 5 тыс. Похоронили на Кубани 400 убитых и вывезли 1,5 тыс. раненых, не считая оставленных по станицам.

Ледяной поход стал крещением Белой гвардии, ее легендой. В нем родились белые герои и белые традиции. Впоследствии для первопоходников был учрежден особый знак – меч в терновом венце на Георгиевской ленте.

Владимир Тихомиров, историк

life.ru